Внешний вид: Одет не по-домашнему – в полном боевом облачении, даже сосуды джиннов закреплены на местах.

– Хватит, - широкая ладонь Коэна легла на темную, глиняную чашу, и Гаку, почти уже готовый наполнить ее до краев, остановился на полпути, так и не закончив начатого. Он отставил узкий кувшин с байцзю в сторону и раздосадовано, – в его маленьких, водянистых глазках можно было разглядеть обиду, – посмотрел на принца.
– Я уже и так пьян, - глядя на то, как беззвучно открылся рот протестующего Гаку и заволновались его пышные, крученые усы, пояснил Коэн и убрал ладонь с опустевшей чаши.
Почувствовав первые признаки опьянения, он решил остановиться.  Гаку ему все равно не перепить, даже если бы он взялся соревноваться с ним в этом, а головная боль на утро и муки жажды всю ночь были слишком нежелательной расплатой за сомнительное удовольствие. Впрочем, принц никогда не был против немного выпить вместе с друзьями. Пара чаш байцзю, – крепкой рисовой водки, – уже сняли напряжение, накопившееся за день, а значит, далее Гаку придется донимать Кокутона, ибо Коэн уже погрузился в размышления, подперев щеку кулаком и спокойно наблюдая за своими ближайшими соратниками, вольготно расположившимся под широким навесом чтобы выпить и посудачить о минувшем дне.
Чуть успокоившийся к вечеру ветер приносил с собой запах догорающих костров. Подчиняясь заведенному порядку, лагерь Ко готовился ко сну – солдаты, вдоволь наговорившиеся за сытным ужином, теперь разбредались по своим палаткам; все вокруг пустело и начинало засыпать. На лагерь спустились сумерки. Небо стремительно темнело и вдали уже сложно было различить горную гряду окружавшую Ремано, – она тонула в темной, сумеречной дымке.
– Мастер, - голос Сейшу и его массивная ладонь, упавшая на плечо, вырвали Коэна из потока медленно текущих мыслей, и он повернул голову в его сторону, давая понять, что внемлет его словам.
Уже по одной лукавой улыбке, принц догадался, что собирался сказать ему Сейшу, но тот, – не иначе как таинственности ради, – склонился к уху своего господина и начал нашептывать ему. Выслушав эти заговорщические шепотки до конца, Коэн только усмехнулся, качая головой, и встал из-за стола.

Покинув друзей и соратников, первый принц Ко неторопливой, но твердой походкой направился в сторону конюшен. Сумерки уступили место ночной темноте и вдоль широких проходов зажглись факелы, отвоевывавшие у сгустившегося мрака наиболее важные в лагере тропы, поэтому до крытой навесом коновязи Коэн дошел при свете огней. Шорох его шагов привлек внимание животных и едва он приблизился, послышалось беспокойное фырканье, казавшееся громким и отчетливым – мимо не пройдешь. Взволнованных животных нужно было усмирить.
Шея верного боевого коня была как всегда горячая, – приятно грела руку и успокаивала. Проводя по ней раз за разом, Коэн всматривался в темный провал, где совсем недавно были видны очертания Ремано. Теперь же там повисло темное ночное небо с россыпью звезд, – таких же ярких, как и над дворцом династии Рен далеко на востоке. В сущности своей небо не менялось несмотря ни на что, и потрепав напоследок темную гриву, Коэн направился в своей шатер.
Он ступал твердо и уверенно, а алый плащ за его спиной слегка покачивался от движения. Выйдя на прямую дорожку, уводившую в самый центр лагеря, – к покоям главнокомандующего, – ускорил шаг.

Впереди уже виднелись очертания освещенного дрожащим пламенем факелов шатра, когда принца догнал курьер. Он низко и нарочито вежливо склонился, протягивая вверенный ему документ. Полуночные тени падали на его лицо, когда Коэн обернулся на звук шагов, – негромкий топот ног по утоптанной лагерной дороге, а теперь в поклоне лица солдата и вовсе не было видно – лишь только блестящий кожаный шлем, ловивший на себе блики неровного, дрожащего света.
В нынешней, уже порядком успокоившейся обстановке, для курьеров и посетителей было слишком поздно, и Коэн нахмурился, принимая аккуратно сложенный лист бумаги, запечатанный ярким воском. Бумага еще хранила на себе тепло доставщика, вероятно, прятавшего ценный пакет за пазухой, – поближе к сердцу, а восковая капля была чуть более мягкой и податливой, чем того требовалось. Возникло желание немедленно распечатать письмо и взглянуть, но читать его впотьмах было неудобно, а до шатра уже оставалось не более десятка метров.
– Ступай, - отослал курьера Коэн и решительно шагнул вперед, придержав край плаща, чтобы он не задевал кланяющегося солдата.
На пути к шатру принц еще более ускорил шаг, гонимый желанием узнать, что за неотложное дело могло его потревожить в этот час, и притормозил только у самого входа, где дежурили два постовых. Тьма ночи скрыла волнение солдат, несколькими минутами ранее покидавших свой пост и теперь восхвалявших небеса за своевременное возвращение на положенное место, – неисполнение долга могло обернуться для них трагедией. Но Коэн не заметил ни лихорадочного блеска их глаз, ни капель пота, выступивших на их лицах. Он откинул полог, сделал шаг в светлый проем и остановился.
– Не тревожить, - бросил он через плечо постовым и прошел внутрь, опуская тяжелую ткань, немедленно сомкнувшуюся и оставившую позади звуки ночи.
Присутствие в его шатре женщины в плаще с поднятым капюшоном нисколько не удивило. Ее наверняка провел сюда Сейшу, – иного Коэн и не предполагал. Оставалось лишь дивиться расторопности, с которой он стремился устроить для принца ночные развлечения.
Остановившись, Коэн несколько секунд всматривался в завернутую темно-синей тканью фигуру, как будто пытался прочесть мысли этой женщины, узнать всю историю ее жизни и понять кто она такая.
– Тебя прислал Сейшу? - наконец нарушив молчание, спросил принц и стянул с ее головы капюшон.
Беглый, холодный и несколько равнодушный взгляд скользнул по лицу незнакомки, но долго не задержался – казалось, будто скрытая капюшоном, эта женщина представляла для Коэна больший интерес, чем теперь. Не дожидаясь ее ответа, он шагнул к столу, распечатывая на ходу письмо. Яркая, мягкая пломба треснула беззвучно, зашуршала лишь бумага, и вот уже хмурый взгляд принца скользил листу.
– Снимай одежду и ложись на кровать, - не отрываясь от чтения, произнес Коэн и кивнул в сторону своей постели, наполовину скрытой шторой.
Это срочное донесения не требовало его немедленной реакции, но Коэну было интересно, поэтому, усевшись за письменный стол, он развернул ветхий свиток и начал сверять с ним то, что было написано в письме. В конце концов, женщина может подождать.

Письмена народа Торан из ветхого, потрепанного временем и множеством человеческих рук свитка совпадали с тем фрагментом, что был начертан в письме. Они были выведены умелой рукой, знавшей потерянную письменность, а не просто копировавшей непонятные и неведомые знаки. Кроме этих знаков ночное послание содержала в себе столбик цифр, – дат, которые первый принц и сличал со старинным календарем племени Торан в тот момент, когда зашуршала ткань. Вероятно, женщина начала раздеваться.
На секунду оторвавшись от бумаги, Коэн бросил на ее быстрый взгляд, чтобы удостоверить в своей догадке, и уже собирался вернуться к своей работе, склонив голову к письму, как вдруг в его мысли ворвалось странное подозрение, касающееся ночной посетительницы. Принц вновь поднял на нее взгляд. Теперь уже медленно, неторопливо, изучая так, как будто она вот только что появилась перед ним, а прежде его шатер пустовал. Взгляд поднимался снизу вверх: оторвавшись от скученно лежавшего у ее ног плаща, он медленно пополз выше, изучая светлые шаровары так непохожие ни на одежду Ко, ни на одежду Рэма; на тонкой талии взгляд зацепился за широкий, изящный пояс сдерживавший недлинный кинжал. Коэн начал хмуриться и почти полностью утерял интерес как к языку племени Торан, так и к пакету, доставленному ему поздно вечером. Сверху на женщине было подобие укороченного халата, едва доходившего лишь до середины бедра. Застегнутая только сверху, эта странная одежда открывала живот незнакомки, но отнюдь не вид ее тела особенно привлек внимание принца. Вышивка по рукавам и вдоль всей накидки.
“Партевия”, - с неудовольствием подумал Коэн и отложил письмо, чтобы в следующую секунду девчонка подтвердила его догадку.
Да, это была совсем не проститутка и не одна из тех легкомысленных девиц, что несмотря на свои титулы и положение, готовы были отдать все, чтобы провести ночь с первым принцем Ко – известным, легендарным и окруженным множеством слухов, к которым им так хотелось прикоснуться. Это была та самая девчонка, что прилагалась бонусом к длинному списку обещаний Давашадила IV – императора обедневшей Партевии.
Ситуация, произошедшая секундами ранее, когда родовитая девушка была принята им за проститутку, Коэна ни на секунду не смутила. Принцессы, как минимум, не посещают ночами мужчин без сопровождения своих компаньонок и стражи – она сама виновата, но взгляд его все же несколько смягчился и стал более внимательным.
Откинувшись на спинку деревянного стула, Коэн спокойно выслушал принцессу Ширин, стремительно сократившую расстояние и теперь почти нависавшую над столом. Ее узкие ладони упирались в полированную столешницу; глаза, обращенные на собеседника, горели живым огнем; на гладкой, ровной коже появился едва различимый в свете масляных ламп румянец, а Коэн думал лишь о том, что если девушка не будет достаточно осторожна, то может столкнуть со стола раскрытую чернильницу. Это несколько тревожило, хотя и не отвлекало внимание настолько, чтобы принцесса могла это заметить.
– Да, я в курсе чего вы хотите, - после продолжительного молчания наконец-то ответил принц и посмотрел Ширин прямо в глаза. Его голос был спокоен и не строг. В нем читались размеренные, домашние интонации – отсутствовала резкость приказного тона, с которой Коэн обычно обращался к своим подчиненным. Что, впрочем, сейчас совсем не делало его более дружелюбным и мягким, чем прежде. – Но для начала ответьте на вопрос. Как вы прошли в шатер?

Ширин спокойно, без смущения выдерживала взгляд Коэна, а тот и не думал отводить его или как-то щадить чувства принцессы, делая беседу для нее более комфортной. Чем прямее и откровеннее они будут выражать своим мысли, – глядя в глаза друг другу, – тем быстрее все обсудят и он наконец вернется к своим делам. К письменам Торан и...
“Хмм…”, - мысленно хмыкнул Коэн, когда принцесса поделилась секретом, как можно незаметно проникнуть в шатер главнокомандующего армией Ко, и тоже скосил взгляд на тяжелый полог, за которым стояли стражники, пока еще не подозревавшие о том, что сегодня они последний раз охраняют этот шатер. Коэн уже решил, что на конюшнях они пригодятся лучше, чем у дверей в его покои.
– Вот как?! - неопределенно и риторически прокомментировал он слова девушки и вновь перевел на нее взгляд, оставив в покое злополучных солдат – наказание для них он уже выбрал.
Принцесса Ширин как-то притихла. Словно бы потеряла свой запал и обдумывала какие-то слова, которые уже неосторожно сказала или же только собиралась сказать. Если она пыталась слиться с окружающей обстановкой, дабы стать незаметной и не выдавать принцу своих чувств, то напрасно. Ее чувства сейчас волновали его меньше всего.
“Что еще она может мне сказать, чего не сказали послы?” - изучая девчонку, видя как она колеблется, ищет в себе силы, чтобы что-то произнести, подумал Коэн и медленно погладил бороду, все так же не сводя взгляда с Ширин. Ее взор метался по столу и едва только принц собрался убрать пару бумаг, на которые посторонним взглядам смотреть было совершенно незачем, как она пришла в движение и опередила его.
Немного неловко она потянулась к раскрытому свитку, стремясь, вероятно, коснуться желтой, потрепанной бумаги, испещренной письменами племени Торан, но задела ту самую чернильницу, которой всего пару минут назад Коэн пророчил судьбу быть опрокинутой. Жестянка опасно качнулась, но он успел удержать ее, с негромким лязгом захлопнув ее крышку. Движения Коэна как всегда не были ни резкими, ни суетливыми, как будто все, что сейчас происходило было лишь частью какого-то особенного плана, которому подчинялись и вещи, и люди, находившиеся рядом с ним. С той же неизменной ловкостью он свободной от спасения чернильницы рукой успел перехватить запястье принцессы, когда ее тонкие пальчики уже коснулись бумаги. Коэн держал ее крепко, но аккуратно, избегая причинять  боль и оставлять на нежной коже характерные лиловые следы – женские тела более хрупкие, чем мужские и в обращении с ними всегда приходилось особенно тщательно рассчитывать свою силу.
Их взгляды снова встретились, и, глядя в зеленые глаза, Коэн убрал руку принцессы с ветхой бумаги. Он толкнул свиток и тот легко свернулся, скрывая то, что так заинтересовало Ширин. Вслед за свитком обратной стороной было перевернуто письмо, и только после этого Коэн выпустил ее руку из своей крепкой, шероховатой, но теплой ладони.
– Присядьте, - приглашающе махнув освободившейся рукой, скорее посоветовал, чем приказал он и вновь приняв скучный вид, подпер щеку кулаком.
– Вы так сильно торопитесь замуж, что решили лично предложить мне брак? - Коэн был серьезен и говорил игнорируя то, что подобные слова могут смутить Ширин или поставить в неловкое положение. В конце концов, он уже все сообщил послам, и незачем ходить за ним хвостом. Государству Партевия следует набраться терпения.

Все то время, пока принцесса говорила, Коэн внимательно слушал ее. Он сидел в своем красивом, резном, но чрезвычайно жестком кресле, как на троне – расслабленно, но в то же время с неизменным величием. Кулаком подпирая щеку, он, казалось, откровенно скучал, но стоило лишь внимательно взглянуть в его глаза, чтобы прочесть в них живой интерес.
– Поспешность в принятии важных решений так же чревата, - нарушив затянувшееся после слов Ширин молчание, наконец ответил Коэн и сел прямо, убирая руку от лица. Он не считал принцессу глупой или бесполезной, чтобы с ней нельзя было вести переговоры, – одно ее появление здесь вызвало его интерес, поэтому в словах его не ощущалось ни покровительственной заботы, ни презрения. И поэтому Коэн говорил с ней прямо и откровенно, не облекая свои мысли в вежливо-льстивую форму и не делая вид, что их брак должен стать началом романтической истории из числа тех, которые так любит читать его младшая сестра. Это только соглашение. Им предстоит сотрудничество. И первый принц, конечно же, хотел испытать Ширин – узнать приобретает ли он лишь инструмент, или она будет его союзником.
– Своими долгими раздумьями я не преследую цель оскорбить вашего отца, - об оскорблении самой же принцессы, так долго ожидавшей каким же образом изменится ее судьба, речи, конечно же, не шло. – И я дам вам ответ в ближайшее время.
Пламя масляной лампы, подвешенной на специальной подставке с зеркальцем, отражавшим и распространявшим свет, беспокойно затрепетало. Казалось, еще немного и оно потухнет, но в самый последний момент фитилек заискрил и пламя разгорелось вновь. Коэн не сводил с принцессы взгляда, следя за малейшими изменениями в ее лице.
– Меня устраивают условия, но отправив Вас сюда, император прислал мне не жену, а заложницу, - уголок губ принца, чуть дернулся в ухмылке. – Вы не можете остановить войну. Вы лишь хотите принести себя в жертву из призрачного патриотического, а может быть даже романтического благородства, свойственного всем женщинам. Вашу семью это устраивает. Бессмысленная жертва ради страны, в которую вы больше не вернетесь и которая использовала вас, как разменную монету, - на последней фразе могло показаться, что принц едва сдержал желание зевнуть, но совсем скоро его голос изменился. – Партевия – та страна, где годами жертвовали жизнями граждан ради мнимого благополучия и несостоявшихся побед. Стоит ли защищать такую страну?
Почему-то, глядя на принцессу и ожидая ответа, Коэн вспоминал своих сестер. Не все из них были счастливы в браке. Но ни одна из них не рвалась выйти замуж ради своей страны. Брак даровал им определенный статус, возвышавший их над незамужними сестрами, вынужденными проживать во дворце под опекой мачехи. Они хотели выйти замуж ради себя самих и своего благополучия.

Речь Коэна завершилась вопросом, который должен был спровоцировать Ширин или, напротив,  заставить ее стушеваться - все зависело от того, каков же истинный характер этой девчонки. Вторая принцесса Партевии не участвовала в политической жизни страны, не являлась военным деятелем и человеком, который действительно может повлиять на судьбу империи. И, возможно,  для своей военной семьи она была огорчением и обузой, - Коэн был почти уверен, что те всегда видели в ней лишь супругу какого-нибудь важного для их страны человека, а не защитницу семейных традиций как та же принцесса Серендин, слухи о бойцовских талантах которой достигали даже лагеря Ко.
"Но тем не менее, она пришла сюда", - скользя взглядом по лицу Ширин, Коэн мысленно улыбался тому факту, что в девчонке имелось достаточно храбрости, чтобы в такой манере заявиться в его покои. И ведь не просто явилась, а прошла мимо охраны и, что греха таить, очень удивила первого принца своим появлением. Он не выдал своих эмоций и даже бровью не повел, когда, принятая им за шлюху, она назвала свое имя, но в тот момент ощутил, что упустил что-то из виду - потерял контроль над ситуаций. В своем собственном лагере. В своих собственных покоях.
Характер Ширин оказался ярче, чем ее внешность. Для послушной дочери, без ропота принявший волю отца, она была слишком горяча в выражении своих чувств. Говорила с жаром, двигалась стремительно, пусть и не всегда достаточно ловко, - иначе не задела бы его чернильницу, - не могла усидеть на месте. Вот и сейчас, как только дело дошло до ее Родины, Ширин вскочила со стула и шагнула вперед. Коэн едва заметно покосился на заваленную бумага столешницу, гадая какой еще урон она попытается нанести его работе. Но девушка принялась лишь мерить шагами пространство прямо перед его носом, и первый принц великой империи едва сдержался от улыбки. Его лицо осталось все таким же спокойным и не было похоже, что слова хоть сколько-нибудь тронули его и когда принцесса закончила говорить, вновь повисла пауза.
В ту минуту, пока Коэн молчал, спокойно глядя на Ширин, был слышен треск пламени в лампаде, пение сверчка, которое проникало в шатер даже сквозь плотную завесу. Казалось,  вот-вот он нарушит беспрепятственное распространение этих ночных звуков, но этого так и не происходило. Время шло. Принц не двигался и не говорил, а затем вдруг поднял со стола лист бумаги, свернул его вдвоем и убрал в стоявшую на столе шкатулку.
- Вам уже пора возвращаться домой, - аккуратно закрывая резную крышку, произнес Коэн и только после этого посмотрел на Ширин.
Он неспешно поднялся из-за стола и, обогнув его, приблизился, сохранив достаточную дистанцию, чтобы не заставлять принцессу нервничать.
- Пойдемте, - ладонь Коэна легла на ее спину, накидывая поднятый с пола плащ и подталкивая к двери. Он сам откинул полог и придержал его, пропуская девушку вперед и выходя следом за ней.
- Мастер, - раздался голос Сейшу, едва Коэн переступил порог шатра.
Принц еще не увидел его лица, но уже почувствовал легкое удивление Сейшу. Впрочем, удивлен был не только он - охранники пусть и сохраняли молчание, но страхом от них веяло за версту.
- Сейшу, - отчетливо и строго, так что вздрогнула еще одна женская фигура так же завернутая в плащ с капюшоном. Сейшу поклонился, будто и не заметив, как насторожилась его спутница. - Проводи, - кивок в сторону Ширин.
И только когда Сейшу покорно опустил голову, Коэн повернулся к своей ночной гостье.
- Желаю Вам доброй ночи, - с этими словами он учтиво поклонился принцессе и протянул руку второй посетительнице. - Идем.
Но когда стихла суета у входа в шатер главнокомандующего, и даже после того как тело его сначала напряглось и затем расслабилось, а вторая посетительница в плаще покинула покои, он лежал, прикрывая согнутой в локте рукой глаза, и думал об империи Партевия и о том, какой завтра отправит ответ в гостиницу "Ремано Гранд Роял Палаццо".

~ Спустя неделю

Внешний вид: Официальная одежда, отличающаяся от привычной большей многослойностью и обилием белого цвета. На плечах широкий белый плащ. Белый шан по краям украшен серебристо-серой вышивкой - витиеватый орнамент, а по бортам белой "и" двумя широкими полосами идет вышивка, изображающая серебристо-серого чешуйчатого дракона. Штаны так же белого цвета, но спереди их прикрывает подобие черного передника с серебристой вышивкой по краям. На голове все та же привычная шпилька, но теперь от нее отходят две длинные белые ленты. На ногах черные сапоги. При себе имеются сосуды джиннов.

Весь лагерь стоял на ушах вот уже целую неделю – с того момента, как торжественно одетому посланцу было вручено письмо, чтобы нести его в самую дорогую гостиницу в Рэме - “Ремано Гранд Роял Палаццо”. Облаченный в красные праздничные одежды с множеством желтых шоу на поясе, он ступил на порог гостиницы и со всем надлежащим церемониалом передал делегатам из Партевии письмо и волю первого принца империи Ко – свадьба со второй принцессой состоится.
Коэн пренебрег частью традиций своей страны и не стал устраивать так любимые простыми обывателями Ко свадебные смотрины, когда представители со стороны жениха отправлялись в дом невесты пышной и шумной процессией, раздавая по пути традиционную еду и прославляя жениха. Эти традиции были чужды жителям Рэма, у его невесты здесь не было своего дома, а на пороге гостиницы его сватов не встретили бы ее родители. Рэм до сих пор не принял культуру Ко, а империя Партевия ее и вовсе не знала.
Как-то так Коэн объяснял брату, когда тот с недовольством ворчал, что даже если брак политический,  свадьба должна быть самой настоящей, – у хитрого Комэя наверняка были свои причины настаивать, и первому принцу пришлось смириться с тем, что свадебная церемония пройдет в составе более двух человек, – жениха и невесты, – как он первоначально планировал.
Всю подготовку на себя взяли братья и сестры, довольные женитьбой Коэна больше, чем он сам и находившие в предсвадебной суете отдушину – избавление от серых и скучных будней в застоявшемся у стен Ремано лагере. Теперь центральная часть лагеря была украшена праздничными, бумажными фонариками, покачивающимися на ветру и своей яркостью, – красно-сине-желтой пестротой, –  спорившими с военными стягами империи Ко, а в самом сердце военной ставки, рядом с шатром Коэна, теперь раскинулся белоснежный навес с алыми и золотыми лентами по бокам. На небольшом алтаре чадила красивая золоченая лампада, а напротив нее были устроены две расшитые подушки – для принца и принцессы. Именно здесь должна будет пройти символическая брачная церемония, устраиваемая для того, чтобы объявить окружающим о заключенном браке.
Все эти торжества и пестрая мешанина не были в действительности необходимы,  – в Ко брак заключался в тот момент, когда родители невесты приходили к согласию с женихом и их дочь переступала порог ее нового дома, – но Коэн пошел на поводу брата, считавшего, что зрелища армии нужны не меньше, чем хлеб. И первому принцу предстояло сегодня быть тем самым зрелищем, которого так жаждали его ближайшие родственники и весь его лагерь.
Стоя у празднично убранного навеса он был серьезен и собран, как если бы проводил смотр войск, но в действительности вся эта суета его только угнетала – это нельзя было назвать привычным для него военным парадом. Ожидание затягивалось, невеста все еще задерживалась в пути, а жених стоял, как каменная статуя под начинавшим входить в зенит солнцем.
Но вот показался красиво убранный паланкин и группа партевианцев, сопровождающих его с обеих сторон. Ширин Пари-Сатис ду Партевия прибыла.
Когда занавеси палантина были откинуты и при помощи служанок, – жительниц империи Ко, – принцесса сошла на землю, Коэн, в окружении своей свиты, пошел ей навстречу. Шаг его был твердым и решительным. Широкий белый плащ, накинутый на плечи, мерно покачивался при движении, а две длинные белые ленты, закрепленные на голове, развевались на ветру. Ради свадьбы пришлось облачиться в одежды, соответствующие его высокому статусу первого принца, но военное положение позволило Коэну не снимать оружия, поэтому на плече и на поясе поблескивали в свете ярких солнечных лучей сосуды джиннов.
Остановившись в паре метров от паланкина, Коэн выдержал паузу, а затем сложил руки и поклонился принцессе. Вслед за ним склонили головы все присутствующие члены его семьи и приближенные, составлявшие его свиту и стоявшие позади.
– Добро пожаловать в семью Рен, - выпрямившись, поприветствовал Коэн ничуть не меняясь в лице.
После ответных поклонов и всего надлежащего церемониального приветствия, он подал руку своей супруге и повел ее к навесу. Коэн шел не торопясь, – заметно медленнее, чем шагал прежде, – чтобы Ширин могла спокойно следовать за ним в непривычной для жительницы Партевии одежде. И пусть еще неделю назад к ней были отправлены служанки, уроженки империи Ко, которым полагалось обучить невесту первого принца свадебным традициям и научить носить соответствующее его культуре платье, за семь дней всех премудростей не постичь. Коэн это понимал.

Теперь принцесса выглядела совсем не так, как в тот памятный вечер, когда Коэн первый раз увидел ее. Яркий свадебный наряд империи Ко и сложная прическа невероятно шли ей, но принц особенно подчеркивал то, что теперь она была хоть немного, но похожа на жительниц его родной страны. Все же культура огромной восточной империи отличалась от жарких юго-западных стран, где позволяли себе немало вольностей в одежде – взять хотя бы тот наряд, в котором Ширин первый раз показалась перед ним. Теперь многослойная одежда скрывала и живот, и плечи принцессы, опускаясь до самых пят и струясь шелковыми волнами. Сестры, носившие что-то подобное с самого детства, управлялись с широкими, длинными юбками с легкостью, но в своей супруге Коэн пока не был уверен, и пусть ему хотелось чтобы этот фарс побыстрее закончился, двигался к навесу он нарочито медленно, как будто давая всем возможность как следует рассмотреть главных виновников торжества.
Едва только они ступили под тень навеса, Коэн отпустил Ширин. Все время, что он вел ее под руку, казалось, будто в этом нет ничего особенного, – как если бы они уже сотни раз прогуливались так вместе по лагерю, – и когда он отпустил ее тонкий локоть, скрытый под алой тканью, это так же казалось естественным и привычным.
У самого алтаря Коэн посмотрел на свою супругу, будто бы удостоверившись, что она не отстала и обращая на себя ее внимание, а затем легко придержал полы своих белых одежд и опустился на подушку. В каждом движение чувствовалась плавность и четкость, ткань плаща и широких штанов сложилась таким образом, что усевшись на подушку, первый принц по-прежнему выглядел величественно и идеально – ни одного лишнего движения, ни одной лишней складки на одежде. Он сидел прямо, положив широкие ладони на колени и глядя прямо перед собой. Впрочем, движения Ширин не ускользали от его взгляда – он украдкой следил за ней каждую секунду и лишь, когда она уселась рядом, смог полностью сосредоточить свое внимание на церемониальных мелочах, которые лежали у алтаря.
Длинная алая лента должна была символизировать объединение семей и двух жизней. Неспешными, но четкими движениями Коэн оправил свои широкие, белоснежные рукава и взял алую нить своей супружеской жизни. Пока он повязывал один ее конец на тонкое запястье Ширин, его руки ни разу не дрогнули, лента не выскользнула, а узел получился ровный и аккуратный. Но супруга его оказалась не так спокойна. Пока она вязала ленту, ее пальцы мелко подрагивали и находясь совсем рядом, Коэн видел, что руки едва слушаются ее, но упорство, с которым девчонка старалась унять волнение, было достойно самой искренней похвалы.
Церемония проходила в молчание. Было слышно лишь как ветер хлопает военными флагами, да где-то поодаль беспокойно нахрапывает лошадь. Привычные лагерные звуки, – лязг мечей и треньканье стрел, – на сегодня стихли. В это торжественной тишине Коэн срезал светлую прядь волос, выпущенную из прически Ширин и, опустив ее в треугольный конвертик из желтой, рисовой бумаги, убрал его за отворот своей одежды. Дрожь в руках принцессы теперь казалась ему более очевидной и, подавая ей кинжал, он накрыл ее ладонь своей, помогая действовать дальше. Когда прядь его волос опустилась в треугольный конвертик, он сам свернул его, как полагается и заправил за отворот платья на груди Ширин.
Связанные алой нитью, храня у сердца частичку друг друга, они воздавали дань уважения своим родителям: Коэн – своим почившим, Ширин – своим ныне здравствующим и, наверняка, теперь праздновавшим победу. Все это время голос Коэна был спокойным и серьезным – едва ли кто-то догадывался, что могло происходить у него в душе, когда он обращался к своему отцу и своей матери.
Из-под навеса они вышли рука об руку, как и вошли под него и для окончания церемонии им оставалось лишь представиться всем собравшимся уже в качестве супругов. В тот момент, когда нужно было совершить низкий поклон, обращенный преимущественно к многочисленной семье Рен и послам Партвеии, Коэн чуть сжал руку Ширин, чтобы она не зазевалась, и все прошло успешно.
Церемония была окончена, и Коэн мысленно вздохнул с облегчением. Следовавший за свадебными обрядами пир совсем не требовал его непосредственного присутствия, равно как и не требовалось весь день ходить под руку со своей новоиспеченной супругой. Проводив ее на символическую в лагере женскую половину, он предоставил ее заботам сестер и прочих женщин, осыпавших принцессу радостными поздравлениями и пожеланиями счастливого брака. А Коэн был доволен тем, что все закончилось и можно вернуться к делам.

Уже когда на лагерь легли сумерки, первый принц империи покинул сегодня не в меру веселого и, кажется, даже пьяного Коху, – единственного, кто за этот день еще не устал расспрашивать теперь уже женатого брата о том, понравилась ли ему невеста… жена, – и пошел к шатру, который был возведен специально для Ширин. Он располагался в той части лагеря, что отведена была для знатных гостей и отделялась от мест наиболее частого скопления всяческой военно-политической суеты. Все здесь давно стихло, гости уже пару часов как были вежливо выдворены за пределы лагеря, а его обитатели вернулись к своим делам. Лишь только два охранника почетного караула стояли у входа в шатер принцессы Ширин.
Коэн вошел в шатер без предупреждения, но переступив порог все же кашлянул. Он опустил за собой тяжелый полог и окинул взглядом помещение, в котором еще ни разу не был. Взгляд его бегло прошелся по сторонам и остановился на принцессе. Всего неделя прошла с того момента, как они беседовали наедине, но когда Коэн сдернул капюшон с ее головы, он еще не знал, что эта девушка станет его женой. Сейчас же все было совсем по-другому и это разом избавляло его от кучи проблем и ненужных слов.
Пройдя по комнате к столу, он вытащил из-за пояса меч Астарота и положил его на усыпанную женскими шпильками столешницу. Вслед за ним последовал и наплечник Агареса, расшнуровывая и снимая который, принц скосил взгляд на свою жену – следил за тем, как она себя поведет. Избавившись от длинных, мешающихся лент, Коэн провел ладонью по волосам, чуть взлохматив челку, и потянул с плеч плащ, грудой ткани, упавший к его ногами. Все происходящее его ничуть не смущало. В конце концов, теперь все было простым и понятным.

С одеждой своей Коэн не церемонился. Вслед за плащом он скинул сапоги, которые потонули в ворохе лежавшей на полу белой ткани, и переступив через это нагромождение парадного тряпья, шагнул навстречу жене. Шагнул и остановился, на ощупь развязывая пояс и не сводя с нее внимательного взгляда. Не было сомнений в том, что Ширин поняла о причине его появления и судя по тому, как она обняла себя за плечи, ее охватывало волнение. Коэн не обманывал себя, думая, что всю жизнь жившая в тепле и заботе, взращенная, как и все принцессы, на романтических небылицах своих кормилец, эта девушка сейчас испытывает волнение именно этого рода, предвкушая соитие с мужчиной, которого она за всю свою жизнь видела всего два раза. Куда вероятнее, что это банальный страх перед неизвестным и постыдным.
Когда длинный, шелковый пояс достаточно ослаб, к ногам Коэна свалился темный передник, а вслед за ним и шитый серебром шан. Белая рубаха с драконами распахнулась, а вместе с ней разъехался и нижний подклад, открывая вид на крепкий мужской торс. Все это время принц снимал одежду без лишней суеты, не торопясь, но и не затягивая этот процесс – действуя так, как будто ему просто нужно было снять свой парадный наряд чтобы переодеться. Стягивая с себя рубаху, он на секунду отвлекся от Ширин, чтобы поправить рукав, а когда взгляд его вновь вернулся к ней, алая ткань халата уже поползла с ее хрупких плеч. Коэн замер, раздевшись лишь до пояса.
У нее было на редкость красивое тело. Женственные, округлые формы, привлекающие взгляд. Ровная, без изъянов кожа, какой могли похвастать далеко не все женщины. Не большая, но привлекательной, красивой формы грудь; по-женски широкие, бедра, особенно понравившиеся принцу, как признак женщины, которой легко будет рожать детей. Молодое, красивое и, похоже, еще невинное тело открылось взору Коэна, когда халат упал на пол. Он изучал его внимательно, но не настолько долго чтобы его взгляд мог показаться плотоядным и жаждущим. Напротив, распутывая завязки на штанах, он, казалось бы, даже временно утратил интерес к совершенно голой девушке, стоявшей перед ним.
Едва с тесьмой было покончено, штаны упали на пол, и коснувшись шеи так, как будто он разминал ее перед предстоящей тренировкой, Коэн спокойно преодолел расстояние, разделявшее его и Ширин. Требовалось что-то сказать, но обычно первый принц не был многословен с женщинами. Он положил ладони на обнаженные плечи и медленно погладил их, заглядывая в зеленые глаза супруги. Он только сейчас заметил, что они такого яркого цвета, что даже тусклый свет ламп позволял рассмотреть их. С плеч ладони переместились на бедра, а затем Коэн коснулся ее живота кончиками пальцев. В их первую встречу он тоже видел ее живот, но тогда в его голову не приходило мысли к нему прикоснуться, а теперь он находил удовольствие в том, чтобы легкими прикосновениями поглаживать его, поднимаясь выше – груди, не сжимая ее, а лишь едва касаясь, скользя пальцами вокруг особенно выступающих деталей, которых хотелось коснуться языком. Но для начала…
Откинув с плеча Ширин светлую прядь волос, Коэн погладил ее по шее и аккуратно положил ладонь на затылок, притягивая, чтобы не отстранилась и наклоняясь к ней ближе, чтобы поцеловать. Поначалу целуя нежно, он не стал долго затягивать и совсем скоро положил палец на ее подборок, надавил, размыкая  губы, и углубить поцелуй. Уже чувствуя ее трепет, он приобнял Ширин и плотно прижил к себе.

Наверное, когда он пришел, Ширин уже готовилась ко сну, так как в шатре горела лишь пара неярких ламп. Их фитили трепетали, и свет неровно распространялся по помещению, искажая очертания предметов и заставляя их отбрасывать яркие, глубокие тени.
Коэн сидел на кровати, опираясь рукой на согнутую в колене ногу, и смотрел, как мягкий, желтоватый свет ложится на ровную, гладкую и местами покрытую испариной кожу Ширин. Ее дыхание было все еще неровным, и при каждом вздохе грудь высоко вздымалась, а тело словно бы приходило в движение, навевая воспоминания о том, как несколькими минутами ранее оно изгибалось и билось под ним. Горячее и возбужденное. Оно чутко отзывалось на любые действия будь то легкое поглаживание по животу или резкий, жесткий толчок внутри. Поначалу Ширин немного робела от своей неопытности, но совсем скоро возбуждение, охватившее ее тело не без помощи Коэна и его умелых ласк, заслонило все, и она начала двигаться интуитивно, ведомая собственной страстью и короткими подсказками супруга. Даже когда ей было больно, она храбро пыталась скрыть это лишь сжимая губы и жмурясь. Коэн почувствовал это напряжение в поцелуе, но не остановился. Только консумированный брак мог быть гарантом его союза с Партевией, и этой ночью принц готов был сделать Ширин своей женой твердо и неоспоримо.
Мысли о Партевии, предстоящем успехе его компании, военных и политических сражениях позволили Коэну отвлечься и максимально растянуть процесс, доставив удовольствие не только себе, но и жене. Когда боль отошла на второй план, уступив место новым ощущениям, которые юное тело испытывало в первый раз, Ширин потеряла контроль над собой. Весь день она вела себя сдержанно, чинно и ни на секунду не выдала себя – не сбросила с лица маски, но теперь каждое движение Коэна заставляло ее выгибаться и стонать. Она была горячее женщин империи Ко. В порыве нахлынувшей страсти, Ширин цеплялась за простыни, подавалась ему навстречу или сжимала набухшую от возбуждения грудь. В отличие от супруга она не боялась показать всю глубину своих эмоций, и это заставляло того двигаться быстрее и резче, доходя до предела.
Дыхание Коэна тоже еще не пришло в норму, но он не утратил своей привычной невозмутимости. Когда все закончилось и подрагивающее тело принцессы опустилось на запачканные парой алых капель простыни, он не рухнул рядом – подобрался и сел на кровать, чтобы отдохнуть и восстановить сбившееся дыхание. Его шероховатая, натруженная оружием и поводьями ладонь машинально скользила по колену Ширин, как будто успокоение и похвала за все пережитое ею.
Заискрил и догорел фитиль и еще одна лампа в шатре погасла. Стало темнее. Рукой зачесав назад слипшуюся от пота челку, Коэн бросил последний взгляд на живот Ширин, обильно забрызганный белесыми каплями, и наконец-то поднялся с постели. После всего этого его одолевала лень, но она никогда не была для принц достаточной причиной, чтобы отложить дела. Он неторопливо намочил чистую тряпицу, отер ею вспотевшее тело и смыл с себя остатки семени, а уже через пару минут в полном парадном облачении повернулся к супруге.
– Желаю вам спокойного сна, Ширин, - наконец нарушил молчание Коэн. В его голосе чувствовалось уважение и почтение, как к достойной женщине высокого положения, но не было мягкости влюбленного мужчины. В конце концов, это лишь часть политического соглашения.
Молча поклонившись и более ничего не сказав, принц направился к задернутому пологу, на ходу оправляя свои широкие рукава, а уже менее чем через десять минут его вниманием и мыслями полностью завладели члены военного совета и дела армии Ко.

~ Спустя неделю

Внешний вид: Стандартное военное облачение, но плащ и сосуды джиннов сняты и отложены в сторону. Сосредоточен, серьезен. Впрочем, как и всегда. Чувствует жару, а потом состояние немного утомленное.

Жара, царившая в Ремано и его пригороде, утомляла не привыкших к такой знойной погоде солдат. Проводя полдень в густой тени своего шатра, первый принц, так же как и его подданные, томился от жары. Легкий ветерок, проникавший под неплотно задернутый полог, не приносил прохлады – он был такой же жаркий, как и полуденный воздух в окрестностях столицы.
Коэн свесил плащ на широкую спинку стула, но прохладнее от этого не стало. Капля пота скатилась по шее и пропала за воротником, пощекотав кожу. Если бы не солдатская выдержка, он повел бы плечом и наверняка испачкал бы желтоватый лист бумаги чернилами, но рука его осталась все такой же твердой, а лицо хмурым. Он писал наместнику ответ на очередное приглашение посетить его усадьбу нынче вечером. Это был уже не первый визит за прошедшую неделю, но рэмская знать все не унималась. То ли в попытке снискать дружбу действительного правителя Рэма, то ли стремясь разнежить его сладким вином и колоритными зрелищами, они раз за разом заполняли усадьбу наместника и источали в уши Коэна льстивые речи. Терпения же принца хватало не более, чем на час, после чего он под любым предлогом – или даже без него, – удалялся. Но подобное неуважение не останавливало патрициев, и сегодня он вновь получил гербовый пакет с приглашением присоединиться к знатным увеселениям.
Когда ответ было закончено и скреплен красным воском, Коэн вызвал курьера и вручил письмо ему в руки.
– В усадьбу наместника. Передать лично, - распорядился он, и после вежливого поклона, курьер покинул шатер.
Ответ мчался к адресату, чтобы возвестить, что первый принц империи Ко наконец-то уступает наместнику и посетит его дом в компании со свой молодой супругой, о которой рэмская знать много слышала, но еще ни разу не лицезрела.
Откинувшись на спинку стула, Коэн потянул ворот своих одежд и растер ладонью шею. Необходимость ехать в Ремано вместе с Ширин тревожила и озадачивала его. В его голове даже мелькнула мысль взять с собой еще и Хакуэй, всегда успокаивающе действовавшую на него, но от этой идеи пришлось отказаться. Сейчас внимание Коэна было обращено к его жене.
Мысль о том, что в день свадьбы он справился не так хорошо, как должно, порой угнетала его и, возвращаясь к этому, он планировал еще раз навестить Ширин, чтобы исполнить свой супружеский долг. На этот раз как и следовало, доведя дело до конца и совершив то, ради чего этот брак затевался – зачав наследника.
Увы, вот уже неделю дела армии Ко, терпевшей нападки местных повстанцев и интриги рэмской знати, полностью отнимали у принца время и он даже ни разу не встретился со своей супругой. Он добросовестно осведомлялся у секретаря о ее здоровье, тем не менее, так и не удостоил бедняжку своим посещением. Но сегодняшний вечер он уже обязался провести и в ее обществе тоже.
Младший помощник покинул шатер главнокомандующего, чтобы передать принцессе Ширин записку супруга. Тот распоряжался ей одеться в традиционные парадные одежды и явиться к нему в шатер. Для того чтобы закончить туалет, ей давалась пара часов, которые Коэн решил скоротать за чтением. В записке он коротко упомянул о визите в город, дабы не вдаваться в объяснения при встрече, и, развернув увесистый свиток, принялся изучать его в ожидании Ширин.

Взгляд принца неторопливо пробегал по ровным, аккуратным строчкам, испещрявшим плотную, желтую бумагу. Время от времени он разворачивал один конец свитка и сворачивал другой, а бумага недовольно, словно возмущаясь, похрустывала. Движения Коэна, так же как и течение его мыслей, были неспешны и неторопливы – ничто не нарушало покоя.
После полудня жара все еще не спадала и можно было ожидать душной ночи, когда ворочаешься в постели и не можешь до конца погрузиться в сон. Коэн отер тыльной стороной ладони испарину со лба и быстро подхватил край свитка, который уже грозился скатиться с колен и развернуться на всю длину. Вновь воцарился покой.
Его нарушило лишь внезапное шуршание, – звук резко откинутого полога, – но принц не оторвал взгляда от бумаги, намереваясь все же прочитать абзац до конца. Зашуршали юбки, и даже не глядя на вошедшего, принц понял, что вошла женщина. Слишком резко откинулся полог, чтобы это была сестра Когёку; в шатре не зазвучал приятный, мелодичный голос Хакуэй; очевидно, это была…
В очередной строке показалась завершающая точка, и Коэн поднял взгляд на супругу.
– Добрый день, Ширин, - автоматически сворачивая свиток и убирая его на ближайшую полку, – рукой можно дотянуться, – он поприветствовал жену и, не предложив присесть, начал внимательно рассматривать ее.
Наряд империи Ко удивительно шел ей, – Коэн отметил это еще на свадебной церемонии, – но она все равно не была похожа ни на одну из его замлячек. Одежда, которую она сегодня надела, была ей не родной. Возможно, потому, что она не умела ее носить так, как носят жительницы империи Ко, а быть может потому, что Коэн даже во внешности Ширин видел протест против чего-то. Точно так же, как она протестовала в его шатре, когда они первый раз встретились. Но тем не менее, сегодня вид у нее был более или менее покладистый.
Откинувшись на спинку стула, Коэн положил руки на деревянные подлокотники и принялся молча изучать Ширин. Украшения в убранных в прическу волосах; бело-зеленый шелк, подчеркивающий цвет глаз; богатое серебряное шитье, украшавшее одежды и особенно искусным узором переходившее на пояс. Служанки одели принцессу как подобает, но взгляд Коэна все равно придирчиво скользил по ней, подмечая изъян.
Не нарушая молчание, он поднялся с кресла и, неспешно обогнув стол, подошел. Его тяжелая ладонь легла на плечо Ширин, проскользила вниз по руке, словно поглаживая, а в действительности расправляя складки, а затем легла на поясницу. Наверное, чтобы подчеркнуть партевианское происхождение принцессы, ее служанки позволили себе вольно опоясать госпожу, но Коэну нужно было, чтобы все видели – Партевия все равно станет Империей Ко.
Не спрашивая согласия Ширин, он ослабил пояс, так что со стороны могло показаться, что он просто хочет раздеть ее. Но когда многослойные имперские одежды готовы были вот-вот разойтись, вновь затянул его, действуя очень ловко и тонко чувствуя ту грань, когда натяжение пояса начнет причинять неудобство.
Когда абсолютно все в принцессе начало соответствовать традициям империи, Коэн приподнял ее личико за подбородок и заглянул в глаза.

Ширин прибыла быстрее, чем Коэн ожидал – он едва дочитал до середины свой толстый свиток, хотя планировал, что до ее прихода осилит как минимум два таких. Это немного удивило. Почему же принцесса пришла так быстро?
“Хммм…”, - щурясь, он заглядывал в ее красивые, не такие раскосые, как его, глаза, стараясь прочесть потаенные мысли.
Но как бы он ни старался, затягивая эту их близость взглядов, очевидных предположений на сей счет у Коэна все равно не было. Женщины, а особенно знатные женщины, всегда относились к тем загадочным существам, чьи помыслы и действия для мужчины неизменно остаются загадкой.
Отпустив аккуратный, острый подбородок, Коэн отступил на шаг и заложил руку за спину. Его узкие глаза мигнули, как у кота, то и дело прикрывавшего их от нестерпимой лени, которую ничто не могло разогнать.
– Должно быть, служанки были не слишком старательны сегодня утром. Впредь я буду внимательней, - зазвучал приятный голос принцессы. Она даже попыталась улыбнуться, извиняясь за свой промах, но Коэн не обратил внимание на эту улыбку, пусть даже она делала его супругу чрезвычайно милой и привлекательной в этот момент.
– Ничего страшного, - он ответил спокойно, словно бы отмахнувшись от проблемы, которой Ширин неоправданно придавала слишком большое значение. Протянув руку, он коснулся кончиками пальцев одного из золотых украшений, вставленных в прическу Ширин, как если бы это прикосновение вносило завершающий штрих в ее туалет, а затем отошел обратно к столу.
Коэн обратил внимание, что принцесса в первый раз назвала его по имени, едва запнувшись от непривычного ее слуху и языку звучания, но его имя, произнесенное из ее уст, не вызвало у него ровным счетом никаких чувств, пусть даже и называли его так лишь редкие люди. Все так же спокойно он накинул на плечи свой алый плащ и, повернувшись лицом к супруге, завязал его так, чтобы он не спадал.
– Это не отнимет у вас много времени, - не своя глаз с Ширин, произнес Коэн и затянул ремень массивного наплечника – сосуда Агареса.
Из записки, посланной им, Ширин должна была знать, что новоявленным супругам предстоит первый раз вместе предстать перед рэмской знатью. Для Ширин это был первый выход в свет, как жены генерал-губернатора Бальбадда и Рэма. Коэн же первый раз представлял всем свою супругу и подтверждал действительность их брака.
Утомительная церемония.
– Вы знакомы с этикетом, - Коэн пристегнул к поясу меч Астарота, – и знаете, что в присутствии супруга вы должны сохранять молчание. Если же к вам обратятся напрямую, вы должны своими устами высказать мою волю, - поправив плащ, он подал руку Ширин и вывел ее из шатра. – С политикой империи Ко вы так же знакомы.
Он шел неспешно, чтобы принцесса не путалась в длинных одеждах, не суетилась и сохраняла царственный вид, легко опираясь на руку своего мужа. И лишь когда они достигли выстроившегося у одного из постов конвоя, Коэн отпустил ее руку и, придерживая за локоть, подвел к яркому паланкину.
– Садитесь, - негромко проговорил первый принц и чуть склонил голову, чтобы быть ближе к принцессе.

Еще  секунду назад Коэн видел красивые, звенящие заколки в волосах Ширин, но вот она неожиданно повернулась и их взгляды вновь встретились. Он не ждал с ее стороны сопротивления, и тем более, той мольбы, что сейчас застыла в ее глазах. Ведь несколькими минутами ранее, в его шатре, она так внимательно слушала его и кивала с пониманием. Была послушной, образцовой супругой первого принца империи Ко.
– Это невозможно, - без каких-либо раздумий, – не дав принцессе ни единого шанса осуществить желание, – ответил он. – Садитесь в паланкин, - в словах не было ни капли грубости или агрессии; напротив, Коэн говорил как будто с усталостью в голосе, как если бы ему приходилось в сотый раз объяснять нерадивому ребенку прописные истины, которые тот никак не хотел понимать.
Отпустив локоть Ширин, принц махнул рукой, подавая знак слугам, которые немедленно раздвинули шторки паланкина и бросились помогать принцессе с устройством в нем. Сочтя, что дальше тут и без него разберутся, Коэн спокойно повернул в сторону уже раскрытых ворот, где, нетерпеливо постукивая копытами, стоял его вороной жеребец.
Минуты спокойного времяпрепровождения в пределах лагеря стремительно таяли. Впереди ждала утомительная и медленная, – ввиду неторопливости паланкина, – дорога через всю столицу. Нужно было пересечь целый город, чтобы на той его стороне подняться по склону горы и добраться до виллы наместника. И Коэну это место даже нравилось, если бы не шумное общество и необходимость каждый раз появляться в Ремано. Но едва только все распоряжения были отданы, немногочисленная процессия, – первый принц, верный Кокутон и четверка стражников, охранявших паланкин, – двинулась в путь.
Всю дорогу Коэн ехал молча, лишь изредка перекидываясь парой фраз с ехавшим совсем рядом соратником, и совершенно не обращая внимания на покачивающийся позади паланкин принцессы. Пусть его и несли восемь рослых рабов, но быстрее он от этого не двигался и был обузой. Впрочем, как и сама принцесса на этом утомительном банкете в доме наместника.
Когда Коэн наконец-то достиг виллы Нервы, солнце покатилось к горизонту, окрашивая все вокруг в цвета воинственной восточной империи. Он спешился у самого крыльца, где уже собрались сиятельные патриции. На этот раз их взгляды были прикованы не к принцу, а к паланкину, из которого должны была выйти его жена. Негромкие шепотки, короткие смешки и заинтересованность, горящая в глазах. Коэну показалось, что этим вечером на вилле наместника собрался весь город. Вот только самого наместника не было.
Грациозно покачивая бедрами, с широкой мраморной лестницы сошла блондинка, в которой Коэн узнал дочь Нервы. Она шла неспешно и с неизменным величием, и как будто подплыла к званым гостям, одарив их чрезмерно радостной улыбкой, на фоне каменного лица принца казавшейся совсем уж неестественной.
– Любезная Лукреция, - первым нарушил молчание Кокутон, поклонившийся и протянувший девушке руку. Та вложила в его лапу свою хрупкую ладонь, как будто пожав кончики его пальцев. Коэн подобной вежливости не выказывал. Едва только дама отпустила ладонь Кокутона и перевела взгляд на него, он спросил:
– Где ваш отец?
– Он приедет чуть позже, - голос Лукреции был чистый и звонкий. – Принц, вы же не сердитесь на меня за то, что я вас пригласила без всякого разрешения? - даже когда она просто стояла, все ее тело как будто приходило в движение. – Уверяю, отец сам накажет меня, а перед Вами я искуплю вину приготовленными развлечениями.
Несмотря на беззаботный голос девушки, атмосфера на вилле стала гнетущей. Казалось, принц вот-вот развернется и уйдет. И даже выбравшаяся из паланкина супруга, на которую патриции бросали любопытные взгляды, не смогла бы остановить его.
– Ах, вот и вы, - едва только Ширин оказалась рядом с Коэном, как сразу же стала объектом внимание Лукреции. Та протянула к принцессе руки и легко коснулась ее плеч. – Какая же вы чудесная, - с этими словами она троекратно поцеловала Ширин, касаясь ее щеки скорее своей щекой, нежели губами. – Мы непременно подружимся с вами, моя дорогая. Если только ваш супруг не будет капризничать.
Не слушая более бестолкового женского разговора, Коэн уверенно шагнул вперед. Он шел твердой походкой, как будто входил в собственный дворец, и знатные граждане Рэма расступались перед ним, а позади, – Коэн был уверен, – следуют за ним его жена и верный Кокутон.