Внешний вид: Широкие, светлые штаны, подвязанные сверху темно-синим кушаком, длинный конец которого болтается с правой стороны и доходит почти до колена. Сверху кушак украшен тонкой, сложного витья золотой цепью, к которой крепятся подвески - все стадии роста луны. Поверх светлой рубахи без рукавов надет короткий темно-синий жилет с высоким воротником. На ногах короткие сапоги.
По меркам простолюдинов, одет богато - ткань не дешевая, золото на одежде; а по меркам волшебников - невычурно и бедновато, но за счет умения держаться в обществе, всегда производит хорошее впечатление и имеет достойную репутацию.

Ночь первая: Шорох во тьме

Дух театрально вспыхнул слепящим голубым пламенем и исчез. Его пентакль опустел. Все стихло. В тот момент силы окончательно иссякли, и Тадж опустился на колени. Он стоял на четвереньках и упирался ладонями в прохладный, каменный пол, переводя частое дыхание, с сипением вырывавшееся из легких. Скатившаяся по виску капелька пота, оставила на щеке влажный след, достигнув подбородка, на секунду зависла и бесшумно упала на пол. Крошечная капля на черном обсидиане, которым в башне волшебника Бахита было выложено несколько пентаклей. Это было в чем-то символично. Кровью и потом - так давалось волшебникам подчинение духов Иного места. Всем. Но не Соломону, конечно.
Владея Кольцом - величайшим артефактом, который только видывало человечество, - он правил из Иерусалима своим процветающим государством. Мудро, справедливо и с неизменным пафосом. Всего лишь одного прикосновения к Кольцу было достаточно чтобы призвать пару-тройку афритов. Без видимых затрат сил, без пентаклей, без благовоний и без каких-либо заклинаний. Соломон уж точно не корчился бы после этого на полу, как сейчас Тадж - простой ученик одного из дворцовых волшебников. Если же повернуть Кольцо, высвобождалось могущественное существо, способное разорвать небесное плотно и призвать за собой несметные полчища духов, которые обрушатся на неверных словно тысячи звезд с неба. Все это жители Иерусалима знали не понаслышке - совсем недавно именно эта армия, отчего-то вдруг вышедшая из-под контроля Соломона, громила столицу прославленного государства.
Но Тадж этого собственными глазами не видел. Тогда они с Бахитом еще находились в Ишвыняре - небольшом городе на границе Великой пустыни. Власть и величие Соломона неизменно манили и притягивали всех волшебников, и они, подобно мотылькам стремящимся к огню, отправлялись в Иерусалим. Бахит не стал исключением. Он двинулся в путь как только узнал о гибели дворцовых волшебников - для него и его ученика это было большой удачей. Теперь Бахит по праву занимал одну из девяти башен, расположившихся по периметру белоснежной дворцовой стены. Именно в башне волшебника Бахита, - самой маленькой, притулившейся в углу с севера, - и находился сейчас Тадж. Уставший, обессиленный, но довольный своей работой.
Им было призвано уже порядочно духов, а новый слуга оказался не столько сильным, сколько надоедливым и упрямым. Единственное, чего может желать любой призванный в этот мир дух - это побыстрее покинуть его. И для этого он пойдет на любые ухищрения. Легкая, голубая штора, вившаяся от порывов ветра, - не сильных, но настойчивы, как давешний джинн, - на глазах Таджа горела, леденела или рвалась в клочья десятки раз, но после того, как “существа” связывались заклинаниями, иллюзия отступала и комната становилась прежней. В этот раз волшебнику пришлось любоваться уродливыми щупальцами; языками пламени, лизавшими границы его пентакля; полярной зимой, внезапно случившейся в жарком Иерусалиме и… раздетой девицей, соблазнявшей его такими движениями, что если вспомнить, сразу становилось неловко. Но Тадж на все это не обращал внимание и упрямо читал заклинание. Если бы он на секунду отвлекся, запнулся или прочел не тот слог, джинн вырвался бы из своего круга и мигом пожрал плоть молодого волшебника. Но тот не сплоховал. Головокружение, тошнота и скручивающиеся в тугой узел внутренности были ерундовой платой за то, что он в итоге приобрел.
“Мерзкая скотина”, - мысленно прошипел Тадж и рукой зачесал назад упавшие на лоб пряди.
До окна он добрался ползком и понуро свесился с него половиной туловища, опустив вниз руки и голову. Ветер, к вечеру становившийся чуть прохладнее, трепал его волосы, приводил в чувство, но стоило открыть глаза и взглянуть вниз с высоты башни, Тадж вновь почувствовал, как в желудке у него все свернулось. Тошниться на белоснежный, коннемарский мрамор, мостивший дворцовую площадь, было делом недостойным волшебника, поэтому Тадж сполз с подоконника и уселся на пол, привалившись спиной к каменной стене.
Запах серы, всегда сопровождавший призыв, почти уже рассеялся и помещение на вершине башни начал наполнять аромат пряностей, гулявший на большом базаре, удобно расположившемся за дворцовой стеной. Ароматы, гонимые ветром, достигали стены и теперь возбуждали аппетит уставшего волшебника.
Он щелкнул пальцами.
В нос вновь ударил запах серы, обильно распространявшийся от желтого облачка, появившегося в комнате. Оно клубилось и меняло форму, пока наконец из него не материализовался маленький фолиот - кривоногий, рогатый, с круглым блестящим пузиком.
- Принеси мне с кухни миндальных булочек и козьего молока, - приказал Тадж, но слуга не спешил повиноваться.
Фолиот ворчал, фыркал и демонстрировал хозяину красную задницу - точь-в-точь как у магрибской макаки. У него, конечно, не было выбора и приказы он всегда исполнял, но почему-то считал своим долго прежде покривляться.
- Живо, - зло рявкнул волшебник и пнул фолиота прямо в красный, услужливо подставленный зад. Тот кубарем покатился по полу, подскакивая как пищащий мяч из коровьего мочевого пузыря, и на последнем своем неуклюжем прыжке взвился вонючим желтым облачком, которое быстро растворилось в воздухе.
Тадж не любил поручать духам то, что легко мог выполнить сам. Он никогда не доверял этим злокозненным демонам и сводил к минимуму пользование их услугами, но сейчас добраться до кухни для него было слишком проблемно. Нужно было покинуть башню, по лабиринту стены пересечь едва не половину периметра дворца, - а он у Соломона по любым меркам был не маленький, - выйти с другой стороны дворцовой площади и пройти по бесконечным коридорам специальных помещений для слуг. Даже думая об этом, Тадж приходил в уныние, поэтому за едой был отправлен краснозадый фолиот.

Уже сидя в нижней части башни, имевшей весьма сомнительное назначение “гостиная”, Тадж поглощал миндальные булочки и запивал их молоком из глиняной крынки. За окном во всю горел алый закат, но последние солнечные лучи проходили лишь по касательной, не освещая всей комнаты, а только падая на одну из стен и узкую тахту с подушками. Но Тадж устроился на полу. Здесь было удобнее раскладывать те таблички и книги, которые он читал.
Сегодня во дворце должен был состояться очередной пир. Вообще, с тех пор как Соломона посетила царица Савская, пиры и гулянья здесь заметно участились. И было не совсем понятно на кого больше ходят посмотреть - на великого царя Соломона или на легендарную царицы Балкиду, не единожды отказывавшую тому в браке. Она была величественна, красива и умна. Единственным ее изъяном Тадж считал гордыню. Но рано или поздно, он был уверен, она уступит Соломону - тому, у кого уже есть семь сотен жен, не составит труда покорить семьсот первую.
Бахит наверняка уже был в праздничной зале, и Таджу тоже полагалось быть там, но последний призыв отнял у него слишком много сил, чтобы он мог позволить себе всю ночь пить вино и лицемерно улыбаться другим волшебникам. Да и в новых книгах нашлось столько всего интересного, что сложно было оторваться. Порой Тадж так увлекался, что забывал укусить засунутую в рот булочку, а один раз даже чуть не подавился - так спешно пил молоко.
Молоко Тадж допил полностью. Булочки почал не все. Тем временем, солнце уже село за горизонт, в комнате зажглись шары со светящими бесами, а волшебник перебрался на тахту, отгороженную от остального пространства гостиной сквозным стеллажом. Этот стеллаж имел особое функциональное назначение, которого, впрочем, как и назначения самой гостиной, Тадж не понимал. Бахит не водил в башню гостей. Не водил сюда даже редких посетителей, но с маниакальным упорством обставлял помещение так, чтобы оно производило выгодное впечатление. В тот самом стеллаже, а так же в паре других, - притулившихся к стене, - размешалась всякая магическая мишура. Артефакты. По большей своей части совершенно бесполезные и слабые, они годились разве что производить впечатление на простолюдинов. Они не обманули бы посланного другим волшебником вора, но при беглом осмотре непрофессионала могли ловко пустить пыль в глаза. В конце концов, воровство среди волшебников было делом обычным и все по-настоящему ценные вещи прятались в особых хранилищах.
Водрузив на полку глиняный конус, который был испещрен именами джиннов и который последние полчаса был объектом изучения, парень улегся на подушки и закинул руки за голову. По велительному заклинанию бесовские огни погасли и в комнате воцарился мрак. Тадж еще долго, как ему казалось, поглядывал в окно на черное небо, усеянное звездами, пока сон не сморил его прямо здесь - в гостиной.

В безмятежный, но неглубокий сон Таджа ворвался шорох отмычки в дверном замке. Сквозь пелену сна он не мог определить истинную природу звука, равно и то, откуда он раздается, но звук потревожил его. Хотя и ненадолго. Отмахнувшись от него точно от назойливой мухи, парень продолжил мирно почивать на кушетке, не подозревая о том, что в башню Бахита под покровом ночи уже крадется таинственный злоумышленник.
Грудь Таджа мерно вздымалась, волосы растрепались во сне, а сапоги давно были сброшены с ног, и теперь босые ступни упирались в прохладную, уже немного поостывшую после захода солнца каменную стену. Он лежал на спине, прикрывая согнутой в локте рукой лицо. Лунный свет, ловя блики с замысловатых отполированных предметов, уютно расположившихся на стеллажах, отражался и небольшими пятнышками падал на спящего Таджа. Именно от эти назойливых бликов он и прикрывал лицо.
В отличие от Бахита, храп которого казалось, разносился по всей башне, - а может даже по всему дворцу Соломона, - его ученик спал тихо. Исключая лишь редкие случаи простуды или лихорадок, когда мучимый жарким бредом он что-то шептал и тревожно ворочался с боку на бок. Сейчас же он дышал тихо, лежал смирно и ничем не выдавал своего присутствия, скрываемый тенью в углу комнаты, которого не достигал лунный свет из окна. Попадали сюда лишь те самые блики, впрочем, не дававшие достаточно света, чтобы выхватить из темноты очертания хоть каких-то форм.
Так бы и спал Тадж до утра, если бы в его сон не прокралась нежданная тревога, побудившая его убрать с лица руку, разлепить сонные глаза и воззриться в темноту. Казалось, все было спокойно. Все та же пустая комната, заполненная причудливыми тенями и редкими серебристыми лучами полный в эту ночь и такой прекрасной иерусалимской луны. Все было мирно и Тадж уже вновь начал смыкать заспанные глаза, как одна из теней отделилась и плавно пересекла комнату.
Сердце на секунду замерло и вновь забилось уже с бешеной скоростью. Больших трудов волшебнику стоило не вскочить с тахты, а остаться лежать тихо и неподвижно. Сильно зажмурившись, он вновь раскрыл глаза, расфокусируя зрение, чтобы взглянуть на доступные ему планы бытия и увидеть истинную личину тени. Впрочем, Тадж уже и так знал, что эта тень просто человек. Будь это один из духов, во-первых, сработал бы купол-сигнализация, попытайся он проникнуть в башню, а во-вторых, Тадж скорее всего уже ощутил бы на себе всю его ярость, если он все же сюда проник.
“Что здесь делать человеку?” - идея воровства отметалась сама собой.
Конечно, последнее время ходили слухи, что в славном Иерусалиме появилась диковинная банда простолюдинов, дерзающих бросать вызовы волшебникам и даже использующих какие-то слабые магические артефакты, но это всегда казалось Таджу пустой выдумкой, которой беднота себя тешила после злополучного инцидента с разбушевавшейся силой Кольца.
Тень тем временем приближалась. Когда она завернула за стеллаж, луч света из окна скользнул по фигуре, выхватив из темноты и осветив лишь часть одежды - какую-то серую робу, не сказавшую парню о злоумышленнике совершенно ничего. Тень что-то тихо прошептала, но слова для Таджа остались непонятными - слишком неразборчивыми.
Теперь эта тень стояла уже совсем близко, и он решил воспользоваться моментом - схватить ее. Тихо, медленно, опираясь на ладонь, он начал подниматься, усаживаться и тут… тахта предательски скрипнула, выдав волшебника с головой.
Не теряя больше времени на конспирацию, он метнулся в сторону тени. Сбив ее плечом, он вместе с ней врезался в один из пристенных стеллажей, из которого немедленно посыпались на пол  Бахитовы безделушки. О них, впрочем, Тадж заботился меньше всего - злоумышленник интересовал его больше. Он хватал его, пытался скрутить и спотыкался на разбросанных артефактах, пока в результате борьбы они оба не оказались на полу, катаясь по мягкому ковру гостиной и силясь одолеть друг друга. И пускай все это время Тадж боролся яростно и отчаянно, было что-то, что порождало в нем сомнения, заставляя ограничивать свою силу и не быть слишком жестоким. Впрочем, причину своих сомнений он никак не мог понять.

В пылу схватки Тадж многого не замечал. Впечатав вора в стеллаж, он полностью проигнорировал падение артефактов и сосредоточился на том, чтобы удержать противника, скрутить и не дать ему уйти. Гостиная наполнилась звуками борьбы, грохотом падающих жестянок, звоном разбирающегося стекла и едкими запахами, – слетевшие с полок склянки с бесами бились и духи вырывались на долгожданную свободу, громко улюлюкая, и с неизменным запахом серных испарений исчезали. Те редкие вспышки, что они создавали лишь мешали Таджу рассмотреть противника, – всполохи были особенно яркими на втором плане бытия и слепили его, при этом никак не действуя на тех, кто не обладал возможностью видеть больше одного плана.
Вор не был силен, – это волшебник понял едва только притиснул его к стеллажу, – но бился он отчаянно и остервенело, прямо вынуждая наращивать силу. В своем  отчаянном стремлении они отступали от стены, пиная по пути рассыпавшиеся по полу артефакты, и спотыкаясь на них. Тадж уже почти рычал от злости, когда очередная колкая деталь, – кажется, витиеватая диадема, а не, храни небеса, стеклянный осколок, – впилась в босую ногу. Он шаркнул ею и со злобой пнул безделушку, на пару секунд утратив концентрацию. Этого хватило чтобы потерять равновесие и начать заваливаться на своего не в меру бойкого врага, и в неловких трепыханиях решающим стал край мягкого ковра, попавшегося под ногу.
– Бесы, - шипя ругнулся Тадж, оказавшись на полу.
И пусть ему посчастливилось свалиться на злополучного вора, он все равно изрядно ушиб колено, да еще и получил локтем в живот, еще больше рассвирепев. Злость в нем кипела уже с такой силой, что казалось, будто и без того жаркий в Иерусалиме воздух теперь просто пылает огнем, а ночной воришка распалял его все сильнее. Его, конечно, нельзя было назвать нильским крокодилом, но сомкнувшиеся на пальцах зубы обладали достаточной остротой, чтобы заставить волшебника болезненно взвыть. Он дернул рукой, освобождаясь, но в следующий момент зубастая челюсть сомкнулась на запястье, и Тадж вновь зашипел от боли. Чтобы хоть немного унять кусачего противника, он с тяжестью мужской руки отвесил тому по лицу оплеуху и тут же сам пропустил удар в живот.
Казалось, это будет длиться бесконечно, но силы таяли, а разгоряченный рассудок остывал. И пускай Тадж все еще боролся с вором, в его голову начали закрадываться нехорошие подозрения. Слишком тощий, слишком слабый, действующий не мужской силой, а женскими уловками – когтями и зубами; местами слишком мягкий и округлый. Был ли это действительно вор или же…
– Пощады! - раздался мучительный призыв, и Тадж замер на месте.
Он шепнул слова призыва, и в комнате со скоростью электрического разряда один за другим зажглись лампы со светящимися бесами. Маленькие существа, заключенные в стеклянные шары, светились по приказу волшебников, а в свободное время кривлялись, строили рожи или окутывали себя серым дымком, порой десятилетиями ожидая освобождения от гнета поработителей.
Комнату затопил мягкий, чем-то похожий на солнечный свет, и Тадж взглянул на фигуру под собой.
– Девчонка?! - злость сразу же сползла с его лица, уступив место удивлению.
Он уже сидел на ней верхом, блокируя колени, которыми пару раз хорошенько получил в живот, сжимал ее тонкие запястья, чтобы удерживать руки, до крови расцарапавшие ему кожу на шее и за ухом. А в голове вертелись совершенно бестолковые мысли:
“Мастера ночью посещают женщины? Или это все же воровка?”

Серая роба и блеклый, невзрачный по мнению Таджа, вид выдавал в девчонке бедную простолюдинку – одну из обслуги дворца. К слову, немагической обслуги. Такие как она убирали комнаты многочисленных гостей великого Соломона, стряпали на кухне, стирали белье или покупали на базаре необходимые продукты. Дворец царя и могущественного волшебника славился своими чудесами – диковинными яствами, принесенными из других уголков земли; необычными явлениями, созданными духами-рабами и прочим волшебством. Но труд человеческий всегда был основой любого государства. Даже если им правил величайший волшебник, на одном лишь пальце которого была вся сила иного места.
В девчонке Тадж никого из знакомой ему прислуги не узнал, хотя внимательно всмотрелся в ее лицо, когда буйные ламповые бесы чуть поубавили силу, чтобы сделать освещение в гостиной более приятным, – шутки шутками, а нести кару за своим глупые шалости никому из них не хотелось. Во дворце было слишком много людей чтобы их всех можно было запомнить. Она могла быть новенькой, неопытной служанкой. Хотя и новички прекрасно знали в каких частях дворца можно показываться, а куда ход категорически запрещен. Башни волшебников как раз относились к тем самым запретным уголкам. Тадж нахмурился.
“Не может быть она…” - он вновь вернулся к мысли о ночной посетительнице Бахита и только сейчас испытал неловкость.
Такая поза была необходима, чтобы сдержать воровку, но это не отменяло того, что он сидел верхом на девушке и, нависая над ней, вжимал ее тонкие запястья в ковер. Что-то внутри Таджа заволновалось и он беспокойно поерзал, расслабляя ноги и ослабляя хватку. Не помогло.
– Кто ты такая? - добавив в голос всю возможную строгость, на какую он был способен, произнес волшебник и посмотрел в глаза девчонки, спокойно выдерживая ее свирепый взгляд. Даром, что беснуется – все равно не сбежит. Тадж был в этом уверен. В конце концов, он волшебник, а кто она. Слабая безродная девка?
Парень даже самодовольно ухмыльнулся, позабыв про стыд так ерзать на девушке, и склонился к ней чуть ниже, чтобы угрожающе повторить свой вопрос. Это было ошибкой.
Твердый, прочный лоб, – вот же дубовые кости простолюдинов, – врезался в лицо Таджа. Удар едва не выбил ему зубы, а от боли из глаз посыпались искры и, еще недавно такой самодовольный и уверенный, волшебник свалился на бок, зажимая рот ладонью. Он чувствовал во рту солоноватый привкус крови – девчонка разбила ему губу и резво принялась удирать.
“Ну уж нет!” - полыхнув взглядом, Тадж рванул за ней.
Она уже почти поднялась, но он успел ухватить ее за пояс, едва не стащив с нее шаровары, и потянуть на себя. При свете бесовских огней скрутить воровку оказалось проще, чем в темноте, и уже через несколько секунд борьбы он прижал ее к тахте, заломив руки за спину.
– Ты понимаешь, на кого напала? - шипел Тадж, связывая девчонку тесьмой, оторванной от покрывала – все что попалось под руку. – Глупая девка.
Стоя на коленях с заломленными за спину руками и утыкаясь лицом в тахту, брыкаться было не удобно, но после всех выходок, волшебник мог ожидать от воровки чего угодно. Полностью позабыв про недавнее смущение, он принялся нарочито тщательно ощупывать ее. Крепкая мужская ладонь быстро прошлась по бедрам девчонки, сквозь ткань шаровар обыскивая ее. Затем дело дошло до карманов, прятавшихся в штанах. Тут Тадж притормозил, путаясь в ткани ее и своей собственной одежды – воровку по-прежнему приходилось прижимать к кушетке своим телом, чтобы дать свободу хотя бы одной руке, но не давать свободы пленнице. Повозившись с осмотром карманов, волшебник переместил руки на поясницу, но за поясом не обнаружилось ничего опасного. Не будь он так зол, Тадж наверняка не полез бы дальше, но гнев начисто лишил его жалости и чувства такта – ладонь легла на девичью грудь, настойчиво ощупывая ее.
Это оказалось сложнее, чем он предполагал. Пусть он хмурился и делал серьезное лицо, внутреннего волнения Тадж унять не мог, но предосторожность оказалась не лишней – за пазухой у воровки нащупывалось что-то подозрительное.
– Ха! - усмехнулся он, заснув руку под серую робу и выудив оттуда металлический предмет – острую, двузубую вилку. – Ты собралась убить волшебника вилкой? У простолюдинов нет ни капли ума.

Ее крик и протест, который она заявляла не только голосом, но и телом – выгнулась, вырываясь из хватки, – повеселил Таджа, и он даже немного отстранился, давая ей больше свободы и возможностей для действия. Было в ее словах что-то особенное, что заставило волшебника немного расслабиться. Наверное то, что эта простолюдинка не была похожа на коварного похитителя артефактов. Разве ушлые воры стали бы нести подобный бред?
“Быть может возникло недоразумение?” - все еще глядя на тонкую спину и темные растрепанные волосы, думал он. Но какой бы странной эта девушка ни была, это не отменяло того, что она проникла в башню Бахита. И Тадж должен был с ней разобраться.
– Поднимайся, - уже не так злобно как прежде, проговорил он и, потянув незнакомку за плечи, усадил ее на тахту. Он развернул ее к себе лицом и теперь мог внимательнее рассмотреть нарушительницу своего спокойствия.
Внешне девушка почти не пострадала. На ней не было видно каких-то особенно выделяющихся ран – лишь только беспорядок в одежде, кажется, шишка на лбу, да растрепанные волосы. Ей повезло, что этой ночью в башне кто-то был. Даже больше, – ей повезло, что здесь оказался именно Тадж. Даже если бы ее не растерзали порабощенные волшебниками духи, под охраной которых находилось это место, их мог натравить на нее Бахит, не особенно церемонившийся с простолюдинами и, похоже, питавший к ним столько ненависти, что хватило бы отравить все воды Нила. Вторжения в свою башню он никому бы не простил.
“Что же мне теперь с ней делать?” - на секунду в голове мелькнула мысль, что проще было дать девчонке сбежать. Ничего уволочь она не успела, а сегодняшний опыт мог бы отбить у нее охоту шастать по покоям волшебников. Но дело было сделано – она сидела на кушетке связанная и пойманная, а Тадж представлял, как он предъявит ее Бахиту и что после всего этого будет. – “А он еще и пьяный вернется. Совсем не хорошо”.
Тадж отер тыльной стороной ладони разбитую и чуть припухшую губу. Кровь все еще постепенно сочилась из тонкой ранки, хотя боль в пылу сражения и осмотра жертвы уже отступила. Было не больно, а скорее щекотно от алой капельки, то и дело выступавшей на губе и норовившей стечь дальше – на подбородок, и Тадж то машинально слизывал ее даже не замечая этого действия, то смахивал ладонью.
– От того, что ты скажешь, зависит то, что с тобой будет, - выпрямляя спину и расправляя плечи, как типичный волшебник-павлин, начал Тадж свою речь. – Отвечай кто ты такая, что здесь забыла и есть ли у тебя пособники.
Вид волшебник приобрел пафосно-надменный. Он как будто назидал провинившегося ребенка - хмурился, смотрел с легким презрением и разочарованием. Как на существо стоящее ниже себя во всех возможных отношениях. И даром что он всего лишь мальчишка, а его жертва лишь беззащитная женщина. Мир волшебников диктует свои правила поведения.

“Смотрит, как волчица”, - с раздражением подумал Тадж, когда девчонка подняла на него взгляд и ее карие глаза опасно загорелись. – “Простолюдины такие…”.
Он так и не смог подобрать нужный эпитет к тому, какие именно простые обыватели, не имевшие дела с пентаклями, заклинаниями и порождениями Иного места. Он просто не знал их и узнавать не стремился. Но стоило признать, что подобный агрессивный взгляд девчонку красил. Пусть ее симпатичная мордашка и перекосилась от напряжения, с которым она скрывала очевидные ненависть и презрение к юному волшебнику, правильные черты лица, яркие шоколадно-карие глаза и обрамлявшие лицо темные локоны делали ее привлекательной. Наверное, среди простолюдинов она считалась красивой. По меркам же волшебников – посредственность. Не более.
По крайней мере, Таджу хотелось так думать.
– Хм, - он с недовольством хмыкнул, когда в очередной раз отер губу ладонью и заметил на ней следы крови. В мыслях сразу вырвалось ругательство в адрес девчонки, но озвучивать его Тадж почему-то не стал. Лишь только облизнул губу и заложил руки за спину, как делал Бахит, начиная одну из своих назидательных лекций о том, что юному и совершенно неумелому Таджу еще долго предстоит учиться, прежде, чем он вызовет своего первого джинна. Бестолковые, к слову, лекции, ибо на страже интересов мальчишки давно уже стоял не один джинн.
Именно воспоминание о Бахите и каким глупым он всегда казался Таджу, когда умничал, ничего не зная о своем собеседнике, заставили его слегка поумерить пыл и отказаться от пафосной речи, которую он уже заготовил. Вместо этого он весь обратился в слух и в зрение, ловя каждое слово девчонки и следя за ее поведением.
Она не была злокозненным демоном, заточенным в круг пентакля, но Таджу казалось, что слушая ее, ему так же приходится вслушиваться в каждое слово, чтобы распознать обман и заговор против себя. Находясь в пентакле, демон скажет все, что ты хочешь услышать. Глядя на воровку, Таджу почему-то казалось, что она мало чем отличается от изворотливого беса, готового умасливать уши волшебника любыми небылицами, лишь бы он произнес заклинание отсылания.
– Служанка, значит, - почесав лоб, волшебник погрузился в раздумья. На его молодое, мальчишеское лицо легла тень старческой мудрости, делая его немного старше своих лет и внешне куда опаснее, чем в те минуты, когда он горячился и сыпал искры из глаз.
– И как же тебя зовут, любопытная служанка? - наконец спросил он и щелкнул пальцами.
Едкий серный дымок заструился посреди комнаты и быстро принял очертания давешнего духа, доставшего Таджу крынку молока и миндальные булочки.
– Ого! Какая разруха, - осмотрев помещение, изрек фалиот и даже присвистнул.
– Убери все на свои места, - спокойно приказал волшебник и вновь посмотрел на свою собеседницу, дожидаясь ответа. Но фалиот не унимался.
– А почему я? - потрясая лиловыми брылями завозмущался он, он получив в лицо босой ступней, мячиком откатился в дальний угол комнаты, отряхнулся и с тихим, едва различимым ворчанием принялся убирать учиненный людьми беспорядок.